Создатель «Москвича»: что нам известно о советском конструкторе Александре Фёдоровиче Андронове
Рассказываем об энтузиасте и поистине преданном своему делу специалисте, изменившем автомобильную индустрию Советского Союза — главном конструкторе «Москвича» А. Ф. Андронове.
Без малого 114 лет назад, ещё в эпоху Российской империи, 9 сентября (по современному календарю) 1910 года в Пскове у Марии Шебальской и Шарля Мазюи родился сын, которого назвали Александром. Семья была по тем временам более чем благополучная — двое детей, отец трудится инженером-наладчиком. Но счастье, увы, мимолётно: производственная травма однажды оставляет мать с сыновьями без кормильца — Шарль получает сильнейшее повреждение головы на работе, и его дни сочтены.
Правда, одна Мария пробыла недолго. Она встретила новую любовь — военного Фёдора Петровича Андронова, который окружил теплом и заботой не только её, но и пасынков Сашу и Владимира. Он официально усыновляет мальчиков и даёт им свои фамилию и отчество. Как вы уже догадались, одним из этих детей был будущий великий советский автомобильный конструктор.
Детство и юность
Страсть к технике проявилась у ребёнка ещё в раннем детстве, а к 12 годам он уже собрал первую модель воздушного судна практически в натуральную величину. Конечно, летать она отказалась, но масштаб поражал. Всё это происходило в Мордовии, где служил Фёдор Петрович. Довольно скоро семье предстоял очередной переезд, на этот раз в Москву, где Александр успешно выпустился из школы и поступил в Автомобильно-дорожный техникум при Мособлдортрансе. В 1931 году обучение было позади, и новоиспечённый техник-механик отправился получать практические навыки — его командировали на Алтай, где Андронов инспектировал и латал технику, выходившую на Чуйский тракт. В тесном взаимодействии с автомобилями и ещё одним увлечением — живописью протекают два года. После отработки молодой человек возвращается в Москву и приступает к работе водителем в НАТИ. Начальство оценило сотрудника, который помимо безукоризненной непосредственной деятельности зачисляется на заочное обучение, и первая серьёзная задача не заставила себя ждать: Андронова назначили одним из участников автопробега Москва-Тбилиси (в те времена — Тифлис)-Москва, организованного для тестирования зарубежных дизельных двигателей. Безусловно, маршрут считался не из лёгких и неприятностей было не избежать, без аварии не обошлось и у экипажа Александра. Последствия у неудачного манёвра были, но на поверку оказались некритичными — неисправности удалось устранить в полевых условиях, и машина продолжила путь. Правда, уже без «виновного» шофёра — естественно, его в «делегации» после такой оплошности оставить не могли. Испытания Андронов заканчивал с новым вторым водителем Иваном Колчиным.
По итогам такого грандиозного мероприятия энтузиазма у молодого специалиста только прибавилось. Кроме вращения «баранки» он занимался собственным образованием и периодически публиковал свои тематические научные работы в журналах, а к 1935 году был переведён на должность техника-конструктора всё в том же НАТИ. Ещё через четыре года рядом со «званием» появилась подпись «старший». В том же 1939-м случилось другое знаменательное событие — рождение сына Миши от первой супруги Татьяны Товарковой, а потом… настал 1941 год. Он, к слову, начался для Александра Фёдоровича замечательно: очередной трудовой рубеж был покорён — с 1 января за ним закрепилась позиция инженера-конструктора. Понятно, что за следующие полгода всё круто изменилось.
Деятельность во время Великой Отечественной войны
К моменту нападения вражеских войск на СССР в стране уже осознавали необходимость производства не только сельскохозяйственной техники, но и машин повышенной проходимости. За чертёжными досками в бюро НАТИ рождались эскизы огромного количества транспортных средств: от мотоциклов до вездеходов и автобусов, причём в крайне сжатые сроки. Перед самым вторжением нацистской Германии Андронов в составе рабочей группы занимался тестированием нового малогабаритного автомобиля-разведчика на полигоне. В ряды Красной армии Александр Фёдорович не попал как раз из-за рода своей деятельности — кому-то нужно было создавать колёсную технику для нужд военных, поэтому, несмотря на безграничное желание оказаться на фронте, он продолжил выполнять свои прямые обязанности. Институт трудился в авральном режиме, не останавливаясь ни на секунду. Смены перераспределили так, чтобы обеспечить круглосуточный график работы.
С испытаний молодой специалист вернулся практически одновременно с началом бомбёжек, это ещё больше подстегнуло его рвение отправиться на передовую, но у руководства были совсем другие планы. Андронов находился под «бронью», и даже личный визит в военкомат не принёс ему долгожданной повестки — в мобилизации отказали. Позже на работе с начальством состоялся непростой разговор, окончательно поставивший точку в стремлении вооружиться и присоединиться к защищающим Родину товарищам.
Будни в тылу тянулись, а вскоре институт и вовсе эвакуировали — в город Мелекесс (сейчас — Димитровград) Ульяновской области. Там спустя год после начала войны принялись налаживать работу оборудования, перевезённого с завода имени Сталина (позднее будет переименован в ЗИЛ). Андронов отвечал за участок, выпускающий полугусеничный ЗИС-42. Но даже несмотря на важность поручаемых конструктору задач, он не мог смириться с относительно мирным существованием. Позднее была предпринята очередная попытка «улизнуть» с производства и отправиться под вражеские пули. Он лично просил о своей мобилизации начальника Главного технического управления армии, а затем узнавший о подобной самодеятельности Лихачёв устроил непокорному подчинённому настоящую выволочку.
Несмотря на всяческие препятствия со стороны верхушки, упорство Андронова принесло свои плоды — его командировали под Сталинград для анализа опыта использования механической тяги и, по возможности, исследования вражеской техники. Там он столкнулся со своим напарником по «дизельному» автопробегу — Иваном Колчиным. Конструктор пробыл на полях сражений не так долго, но даже за этот период успел прочувствовать весь ужас, творившийся на линии боевого соприкосновения. Тем отчётливее был заметен контраст с более-менее спокойной жизнью в Москве, которая ждала его по окончании задания. Безусловно, в тылу трудились на благо армии, но до столицы эхо самой войны практически не доносилось.
В конце лета 44-го уже разведённый к этому моменту Александр Фёдорович получает новое назначение: он становится начальником экспериментального цеха Московского завода автозапчастей (бывший КИМ), снабжающего военных деталями для отечественной и зарубежной техники. Персонала было катастрофически мало, но, следуя главному лозунгу того времени: «Всё для фронта, всё для победы», предприятие успешно справлялось со всеми поставленными задачами. На этой должности Андронов и отпраздновал поднятие советского знамени над Рейхстагом, а летом того же года был вновь повышен — до ведущего конструктора в ОГК.
Работа на «Москвиче»
С приходом мирного времени личная жизнь Андронова тоже начала налаживаться. Он женился во второй раз. Супруга Александра Шигина осталась его верной спутницей до конца его дней. Вскоре после свадьбы у них родился сын, а к 1949 году решился и остро стоящий квартирный вопрос: из слабо пригодных для бытования закутков супруги наконец переехали в собственную квартиру в Текстильщиках — там жильё получали многие сотрудники завода. Александра Кирилловна всецело посвятила себя семье, окружив домочадцев любовью и заботой. Возможно, именно поэтому Андронов смог полностью сосредоточить свои силы на работе.
Вместе с обновлением семейного статуса вновь сменилось предприятие. Правда, лишь формально: цеха по выпуску запчастей вернули к исконному профилю — автомобильному, а значит, и завод требовалось переименовать. Теперь в аббревиатуре значилось МЗМА (Московский завод малолитражных автомобилей). Чего у промышленности СССР не отнять, так это максимально понятного брендинга. Как несложно догадаться из названия, выпускать МЗМА должен был экономичные и довольно простые машины. Образцом же служил ещё довоенный Opel Kadett. Разработкой этого транспорта Андронов и занялся. Сначала как заместитель главного конструктора (назначен в 1947 году), затем в роли исполняющего обязанности (с 49-го), а потом и в качестве полноправного главного конструктора — с ноября 1951 года и до выхода на пенсию в 1972 году.
Как ни удивительно, но деятельность на производстве постоянно сопровождалась конфликтами не только с руководством завода, но и с главами министерств. У Александра Фёдоровича регулярно возникали противоречия с начальством, а людей не хватало катастрофически. Новых конструкторов было мало, а уже существующих то и дело пытались переключить на более осязаемые с прикладной точки зрения поручения. Им «подкидывали» задачи в цеху или вовсе на улице — помогать дворникам. Но главный конструктор прикладывал все возможные усилия для того, чтобы люди, работающие над концепцией будущих автомобилей, были заняты исключительно своими непосредственными обязанностями. К сожалению, о комфортных условиях труда приходилось разве что мечтать — КБ было тесным, а проект по расширению по большому счёту так и оставался лишь на бумаге.
Возвращаясь к самому Александру Фёдоровичу, нельзя не отметить, что в своих решениях он не боялся ослушаться даже действующую власть. Установка на копирование иностранных концепций нарушалась сплошь и рядом, поэтому точных реплик в машинах авторства Андронова нет (здесь самое время передать пламенный привет сегодняшнему «Москвичу»). С 1956 года в стенах завода осваиваются модели 402, 407 и 408, которые впоследствии претерпят множество модификаций. Также были уникальные в своём роде полноприводные версии 410 и 411, а чуть позже и экспериментальные 415 и 416 для бездорожья.
В этот же период великий конструктор вмешался в судьбу будущих «Жигулей». В составе делегации он отправился на переговоры с итальянским Fiat. Прообразом «копейки», как многим известно, выступил популярный в Италии Fiat 124, но не совсем в первозданном виде. Дело в том, что двигатель, по мнению Александра Фёдоровича, на тот момент уже морально устарел, шаровые опоры спереди были слабыми, а дисковые тормоза тогдашней конструкции с большим трудом переживали бы тяготы и лишения советских дорог. При этом никто кроме самого Андронова «подвоха» не видел — на него давили и настаивали на том, чтобы он немедленно подписал все бумаги, которые позволили бы поставить на конвейер автомобиль «как есть». В НАМИ в любом случае протестировали бы опытный образец, но из-за упёртости Андронова институту пришлось сделать это довольно оперативно. Испытания показали, что намётанный глаз не подвёл: «Фиат» не выдерживал нагрузок, так что пойти на принцип оказалось правильным решением. Документацию на 124-й всё равно купили, но технически к моменту начала производства «Жигули» уже существенно отличались от «европейца».
Но удел АВТОВАЗа интересовал нашего героя всё же чуть меньше, поэтому труды над следующим поколением «Москвичей» не прекращались. На подходе были свежие модели с индексами 403, 408 и, конечно же, 412 с революционным двигателем, придуманными в стенах МЗМА — работа над ним велась с конца 1964 года. Одной из самых громких историй, связанной с новинками, стало участие автомобилей бренда в этапах ралли Лондон-Сидней в 68-м и Лондон-Мехико в 70-м (к этому времени завод вновь был переименован, теперь он носил название АЗЛК). Машины поразили своей надёжностью, и, хотя на пьедестал поднялись другие экипажи, советский автопром обратил на себя внимание потенциальных покупателей за рубежом — транспорт начал намного лучше продаваться на Западе.
При чём здесь «Запорожец»
Итальянские корни в Союзе имели не только «Жигули», но и слегка неказистое детище ЗМЗ — прототипом первого «Запорожца» выбрали Fiat 600. Создание микролитражки Николай Иванович Строкин (тогдашний министр автомобильной промышленности), несмотря на кадровый голод и загруженность, поручил Андронову. Правда, если быть до конца честными, итоговый вариант автомобиля серьёзно отличался от исходного концепта и порядком ужаснул «отца “Москвича”», но тут уже ничего не поделать. Главное, что все рекомендации опытного конструктора по организации производства были соблюдены, и линия запустилась. Без участия Александра Фёдоровича это вряд ли бы получилось — у руководства ЗМЗ не было готовых стандартов и понимания нюансов сборки легковой техники.
«Думы о труде» и уход из жизни
Не раз мы упоминали о духе противоречия, жившем внутри Александра Фёдоровича. Буквально на всё у него было своё мнение, в том числе и «непопулярное». Когда-то он высказывал его открыто, если имелись соответствующий повод и контраргументы. Но чаще изливать идеи приходилось на бумаге (ни о какой полной свободе слова нельзя было даже помыслить). Уже после распада Советского Союза была издана книга под названием «Думы о труде» с частью очерков талантливого конструктора. Вот лишь несколько из них.
Ведомственная отчуждённость проявилась и здесь. Руководители разных отраслей промышленности не могли договориться между собой о кооперации и специализации производства. Заготовки, нормали, комплектующие изделия каждый делал сам для себя. Даже со смежниками, выпускавшими резину, масла, ткани, стекла и пр., договорённости этих двух отраслей шли раздельно, хотя речь в документах шла об одних и тех же материалах и деталях. В скором времени ижевский завод стал вносить свои изменения в производство “Москвича”, нарушая взаимозаменяемость, со всеми вытекающими из этого последствиями. (В 1966 году выпуск «Москвичей» дублировали на Ижевском автозаводе (тогда Ижмаш) — Прим. ред.). А создание (при поддержке высших инстанций) в Ижевске фургона (как его прозвали, с будкой) и кузова комби с покатой крышей довершило положение с произволом в намеченном ранее единообразии производства.
Вот один из примеров: настало время переработки конструкции сидений для увеличения удобства посадки и снижения степени утомляемости. Была проведена большая работа по сидениям. Последние построенные образцы сидений показали хорошие результаты. При самых малых сравнительных габаритах сиденья оказались комфортабельными, сравнительно мало утомляющими, не стесняющими действий водителя и отвечающими требованиям безопасности. Их внешние очертания и фасон обеспечивали хорошие эстетические качества. Отдельно было необходимо исследовать большое количество материалов для упругого наполнения и обивок сидений. В конце концов, были подобраны тип вспенивающегося материала и материал для обивок. Всё готово. Но освоение выпуска упёрлось в отсутствие в СССР производства нужной пены, а также необходимых для его организации площадей и оборудования. Нужна подготовка производства, а она, оказывается, невозможна. Для упругих элементов нужны вспенивающийся пенополиуретан и оборудование для производства сердцевины сидений. Об этом заранее, ещё в начальной стадии разработок, конструкторы предупреждают технологов и руководителей завода, но проходит время, и, как всегда в таких случаях, решение о производстве пенополиуретановых деталей не найдено. Объяснения пустые: “Помещений нет, средств и места под постройку тоже нет, оборудование не заказывалось”.
Начинается внутренняя “спихотехника”. Сначала — подождите, потом придирки, не имеющие никаких оснований, но с указаниями: “Доработайте это, доработайте то!” Надо же чем-нибудь оправдать бездеятельность и упущенное время, которое неумолимо движется…
И новое прикрытие бесплодности: “А, может быть, сиденья не всем понравятся?” И так три года пустого препирательства, три года отсрочки и откладывания на неопределённый срок. В то же время в Сызрани построен и оборудован завод для производства всех элементов сидений автомобилей ВАЗ. Разве заранее не было известно о необходимости унификации хотя бы по материалам и технологиям сидений легковых автомобилей, производящихся в одной отрасли под управлением одного министерства? Всё известно, но не принято во внимание. А “впихнуть” в существующий уже завод дополнительную продукцию невозможно, его надо расширять.
Для всех автомобилей крайне необходим самоконтрящийся крепёж. Для комплектации автомобиля “Жигули” строится специальный завод, но для снабжения других заводов этим крепежом нашлась куча препятствий. АЗЛК в течение 15 лет настойчиво требует от главного управления производства подшипников (своего же министерства) освоения выпуска закрытых подшипников с одноразовой смазкой для полуосей заднего моста. Это позволило бы отменить грязную периодическую операцию смазки через специальные маслёнки. Впоследствии для автомобилей волжского завода они были освоены. Для “Москвича” их нет и поныне, хотя эти подшипники являются взаимозаменяемыми для обоих автомобилей.
Заводу приходит наряд на поставку нескольких автомобилей для демонстрации их на зарубежных выставках. Издаётся приказ: прессовому цеху отштамповать, кузовному — сварить, моторному, шасси и сборочному — собрать под строгим контролем ОТК и ему же принять качественный автомобиль.
Но все на заводе знают: ничто из этого не выйдет. Все детали приняты, собраны, автомобиль принят ОТК, и им же… признан негодным к отправке. Опять все знают, что этот автомобиль надо передать в экспериментальный цех, где его приведут в порядок. Начинается исполнение приказа. Казалось бы, чего проще? Контролируй сразу, если что-то не годится — своевременно забракуй. Соберут — проверь, укажи на недоделки. Исправь, и всё готово. Но так не принято. Всё идёт, как и раньше. Контролёры принимают автомобиль, ставят штамп на талоне и, заранее зная, что он негодный, с помощью руководства завода отправляют в экспериментальный цех. Тут уж ему — выволочка. Проверят, исправят, отладят.
Когда всё сделано, опять появляются контролёры и указывают на неправильно сваренный шов корпуса кузова (в кузовном цехе) или что-либо ещё в этом роде. Дефекты превращаются в спорные, но где же вы были раньше и за что получали зарплату? Ведь вы должны были принять все детали и узлы на всех этапах. Вы приняли весь автомобиль. А теперь ищете, ради чего? Проявить свою деятельность? Скажу больше: система контроля разрушается, растут безответственность и “спихотехника”.
Неужели огромная армия контролёров хочет плохо работать? Нет, этого не может быть. Труд везде почётен. Здесь налицо явно неправильная организация работ, организация системы, умышленно неправильно поставлена задача, нет ясной цели. А это дело руководителей служб контроля и руководителей предприятий. Не следует забывать и о том, что зарплата, её размеры и премии находятся в руках руководителей того же предприятия. Попробуй, останови конвейер! Я тебе так попробую, что второй раз не захочешь!
После прочтения этих очерков становится ясно, что, во-первых, лавировать во всей бюрократической волоките было по-настоящему сложно, а во-вторых, многое на заводе происходило не благодаря, а вопреки. Тем не менее расцвет «Москвича» пришёлся именно на период активной деятельности Андронова.
Официально его отставку объясняют усталостью и состоянием здоровья, кулуарная же версия иная — слишком много недопониманий с руководством АЗЛК. Как бы то ни было, Александр Фёдорович прожил долгую и достойную жизнь. Он чуть-чуть не дождался 90-летнего юбилея и скончался в Москве 22 августа 2000 года, не застав банкротства ставшего родным завода.
Фото в материале получены при использовании видео с канала Viktor Andronov